Комментаторы «Евгения Онегина» всегда старались угадать, что значит у Пушкина магический кристалл как реалия. Предполагали стеклянный шар, изделие из прозрачного камня, зеркало, даже чернильницу. Однако для нас важнее символическая сторона пушкинского образа. Для самого Пушкина это могла быть опредмеченная метафора творческого замысла или романного текста. Для нас - пушкинский текст, преломляющийся в кристаллической решетке структуры. Книга В.С. Баевского посвящена поэтике «Евгения Онегина», а поэтика - это и формы организации поэтического текста, и дисциплина, изучающая текст в данном аспекте. В результате магический кристалл может символизировать и «Евгения Онегина», взятого как целое, и инструмент аналитического проникновения в это целое.
Во времена, когда монографическоеописание лирического текста было еще не в моде, послание Пушкина к А.П. Керн неизменно привлекало внимание исследователей. Будучи общепризнанным эталоном поэтического совершенства, оно служило и служит своего рода раздражителем, вызывающим читателей на ученое ристалище. Высокая оценка стихотворения долго зависела от биографического комментария, и лишь постепенно текст возвращался к себе самому. Так, Н.Л. Степанов отводит отношениям Пушкина и Анны Керн гораздо больше места, чем лаконичным замечаниям по поводу поэтики стихотворения. Правда, в 1950-е гг. поэтики как бы не существовало, и о ней писали, употребляя термины «стилистика» или «мастерство». Однако Н.Л. Степановым, а за ним и Б.В. Томашевским уже обсуждалась собственно поэтическая проблема, которую выдвинул в 1953 г. А.И. Белецкий . Он предположил, что «Я помню чудное мгновенье» написано не столько о восхитительной женщине, сколько о творческом вдохновении. Н.Л. Степанов и Б.В. Томашевский, признавая присутствие мотива вдохновения, возражали против его абсолютизации. Впоследствии с ними согласились С.А. Фомичев , С.Н. Бройтман , В.А. Грехнев, Е.Г. Эткинд , Е.А. Маймин и другие, но следует заметить, что односторонность А.И. Белецкого, может быть предумышленная, оказалась весьма продуктивной.
Каковы же итоги поисков художественного смысла «Зимнего вечера»Пушкина, а точнее, его идейно-логического эквивалента? Описание композиции и пространственности стихотворения не только прокладывает дорогу к смыслообразующим элементам на этих уровнях структуры, но, главное, позволяет увидеть их конфигурации, возможности выбора и комбинирования для получения той или иной интерпретации. Попутно удается подчеркнуть катарсические, разрешающие моменты смысла, хотя они в своей специфике относятся более к эстетической, а не к собственно познавательной стороне, выходя за пределы идейно-логического эквивалента. Выясняется также, что, пожалуй, решающую роль в семантической интерпретации «Зимнего вечера», как и любого другого истинно художественного произведения, играет установочный, оценочный, прагматический аспект. Он неустраним и присутствует даже в тех случаях, когда описание преследует максимально объективный и безличный результат.
Композиция «Зимнего вечера» теряет жесткую, незыблемо-прямолинейную расчлененность, приобретая условный, множественный, органический характер. Прямое и возвратное движение смысла по всему стихотворению делается непринужденным и естественным, логический строй скрадывается. Разделение сплачивает и оформляет художественное единство, простота стихотворения оказывается сложно организованной. Подобное построение позволяет легко установить механизм межстрофических отношений. Строфы «Зимнего вечера» выглядят внутренне монолитными, сложенными из полустроф, как из блоков. В то же время благодаря скользящему, переменному разрезу, который немедленно «заживает», строфы незамкнуты, свободно возникают одна из другой, отталкивают и притягивают друг друга. При этом ничего переставить нельзя: все стоит на своем месте. Кажется, например, что полустрофа «Спой мне песню, как синица» (21-24) также способна быть концовкой - заканчивает же она строфу! Однако это невозможно: укороченная дистанция между повторяющимися отрезками нарушает соразмерность, обращение к няне стушевывается, полустрофа вдруг делается мелкой для концовки. Стихотворение «не заканчивается». Зато при истинной концовке одна только пара рифм «подружка - кружка» образует композиционный пояс для двух последних строф, подхватывая к тому же звуковым соответствием мотив лачужки.
Обладающее всенародной известностью, это стихотворение представляет собой крупный шаг в стремительной эволюции пушкинского стиля. Еще В.Г. Белинский писал о «Женихе», «Утопленнике», «Бесах» и «Зимнем вечере» - «пьесах, образующих собою отдельный мир русско-народной поэзии в художественной форме». В наше время исследователи обращаются к «Зимнему вечеру» довольно часто. О нем писали А.Л. Слонимский, Б.П. Городецкий, Вс. А. Рождественский, С.М. Бонди, Д.Д. Благой, Б.В. Томашевский. Гениальные стихотворения живут в «большом времени», и их содержание развертывается постепенно. Вот и о «Зимнем вечере» еще долго не будет «все сказано». Хрестоматийность стихотворения не мешает исследователям толковать его по-разному. С.М. Бонди пишет, что «Зимний вечер» - «одно из самых грустных стихотворений Пушкина», что в нем звучит «настроение томительной тоски». Приблизительно так понимал стихотворение и Б.В. Томашевский. По Вс. Рождественскому, который наиболее последовательно выражает иное мнение, главная мысль «Зимнего вечера» такова: «Пусть воет вьюга, нагоняет зимнюю тоску - поддадимся ей и дружеской беседой поддержим свою бодрость. Оба истолкования предназначены для школы, где обычно предпочитают единственную, «правильную» трактовку.