«Недоросль» - антикрепостническая пьеса, и в этом ее главное значение. А между тем сам Фонвизин, как и другие представители передовой общественной мысли его времени, еще не поднялся до прямого отождествления «рабства» и «крепостного права». Не осуждение крепостного права как такового, а лишь обличение «…тех злонравных невежд, которые, имея над людьми своими полную власть, употребляют ее во зло бесчеловечно»,- вот какую непосредственную задачу ставил перед собой Фонвизин. А «злонравие» помещиков он прямо связывал с «невежеством», и педагогическая сама по себе проблема воспитания вырастала в проблему социальную. Однако, не посягая на крепостное право вообще, Фонвизин искал ему некое моральное оправдание. И таким моральным оправданием была в его глазах служба дворян государству. Вот почему одну из основных причин помещичьего «злонравия» он усматривал в указе Петра III о так называемой «вольности дворян» (1762), предоставившем дворянам право служить или не служить по их желанию.
Древнерусские авторы не стремятся писать картины природы, описывать ее статические состояния, спокойные пейзажи. Древнерусские авторы уделяют природе не много внимания и только тогда, когда она теснейшим образом связана с судьбою действующих лиц повествования, когда она оказывает на них влияние, когда она проявляется в действии: в грозе, в буре, в разливах рек, в засухе, в затмениях солнца, в явлениях комет, в темноте ночи, мешающей сражающимся, в жаре, истомляющей воинов, и т. д. и т. п. В древнерусских произведениях нет описаний бездействующей природы, служащей только фоном для повествования. В тех немногих случаях, когда природа присутствует в древнерусских произведениях, она играет в них прямую, а не косвенную роль, она «событийна», описываются только ее изменения, ее влияние на человека, она включена в самый ход повествования, в развитие сюжета.
Существует близость «Слова» к двум жанрам народной поэзии - славам и плачам. Близость эта, однако, не ограничивается жанровыми аналогиями. Конечно, «Слово» - отнюдь не произведение устной народной поэзии, но оно очень близко к ней по своей идейной сущности и стилистическому строю. «Слово» насыщено образами народной поэзии: тут и деревья, приклоняющиеся до земли от горя, тут и никнущая от жалости трава, и сравнения битвы с пиром, с жатвой. Близка к народным плачам лирическая песнь Ярославны. В плачах постоянны те же обращения к ветру, к реке, к солнцу, которые имеются и в песне Ярославны. Народен сон Святослава, полный устно-поэтических символов. Сказочно описание бегства Игоря; в сказках нередко герой, спасающийся от колдуна, превращается в животных.
Для до монгольского периода в развитии литературы была характерна «эстетика дистанций» дистанций пространственных и временных. Чтобы быть эстетически ценным, явление должно было быть представлено в громадной перспективе, с далекого расстояния, как бы с птичьего полета. В летописях этого времени сопрягаются различные географические точки. Изложение событий перекидывается из одного княжества в другое. Наши представления о монументальности связывают эту монументальность с неподвижностью или, по крайней мере, с малой подвижностью. Монументальность XI- XIII веков требовала другого - силы, выраженной в быстроте, способности преодолевать огромные пространства, энергии переездов, походов.
В «Слове» ясно ощущается широкое и свободное дыхание устной речи. Оно чувствуется и в выборе выражений обычных, употреблявшихся в устной речи, терминов военных и феодальных; оно чувствуется и в выборе художественных образов, лишенных литературной изысканности, и народных; оно чувствуется и в самой ритмике языка, как бы рассчитанного на произнесение вслух. Автор «Слова» постоянно обращается к своим читателям, точно он видит их перед собой. Однако было бы ошибочным считать, что перед нами типичное ораторское произведение, предполагать, что в «Слове о полку Игореве» соединены жанровые признаки ораторского «слова» - все равно, предназначавшегося для произнесения или только для чтения. Дело в том, что устная речь, «позиция» оратора характерны для всех жанров древнерусской литературы.