Феномен языка, а не идей в творчестве Набокова
Герой романа «Дар» (1937-1938), к примеру, лицо, явно несущее печать автобиографическую, мечтает о возвращении в родные места: «Быть может, когда-нибудь, на заграничных подошвах и давно сбитых каблуках, чувствуя себя привидением… я выйду с той станции и, без всяких видимых спутников, пешком пройду стежкой вдоль шоссе с десяток верст до Лешина… Мне кажется, что при ходьбе я буду издавать нечто вроде стона, в тон столбам…» Далее мотив этот идет по угасающей. И если в «Других берегах» автор, уже от себя, выговаривает ностальгическое право «в горах Америки моей вздыхать по северной России», то в позднейшем фантастическом романе «Ада» проходной персонаж не без старческого брюзжания, в котором глухо перетряхиваются осколки былых надежд, выражает лишь сожаление, что владеет русским «в совершенстве».
Как великолепному знатоку фауны и флоры, Набокову, конечно уж, было известно, что сирин - это не только райская птица с женским лицом и грудью, но еще и сова с оперением ястреба. И вот словно бы перед нами сладкоголосая певунья, которой заслушался некогда монах, не заметив, что пронеслось несколько столетий, преображается вдруг в ухающего ночного хищника, пучеглазого, с острым клювом, прозванного в народе - пугач. И, очнувшись от первого обморока восхищения перед словесным искусством Сирина, большинство русских писателей-эмигрантов вовсе не случайно круто переосмыслили отношение к его дару, отзываясь о нем даже с пугающей грубостью.
«Талантливый пустопляс» - это слова Куприна. А вот свидетельство другого русского писателя, Б. К. Зайцева, автору этих строк: «Дорогой Олег Николаевич, насчет Набокова скажу Вам так: человек весьма одаренный, но внутренне бесплодный. «Других берегов» я не читал, но знаю его еще по Берлину 20-х годов, когда он был тоненьким изящным юношей - тогда псевдоним его был: Сирин. Думаю, что в нем были барски-вырожденческие черты. Один из ранних его романов «Защита Лужина» (о шахматисте) мне очень нравился. Но болезненное и неестественное и там заметно - и чем дальше, тем больше проявлялось. Он имел успех в эмиграции, даже немалый. Да, вот ведь и Бунин переменил отношение к Набокову, обнаружив в нем позднее «блеск, сверкание и отсутствие полное души».
Впрочем, эта сердитость «стариков» объяснима: счет, который они предъявили Набокову, был прост. Кому было много дано, с того много и спрашивалось. А мир сотрясали конфликты огромной силы, и каждый из «пишущих», в меру своих возможностей, хотя бы опосредствованно, старался откликнуться на них. Между тем Набоков высокомерно отвергал реальность, видел в словесном искусстве главным образом блистательную и «бесполезную» игру ума и воображения и не собирался этого скрывать.
Да вот хотя бы его крайне характерные высказывания о любимейшем из писателей - Гоголе, и не только о нем, из лекций по русской литературе (выпущенных отдельной книгой в 1981 году, Нью-Йорк - Лондон):
- «Ревизор» и «Мертвые души» - это продукты гоголевского воображения, его личные кошмары, переполненные его личными домовыми».
- «…Вся эта история является, в самом деле, наилучшей иллюстрацией крайней глупости таких терминов, как «подлинная достоверность» и «реализм». Гоголь - «реалист»!»
- «Кратко говоря, дело сводится к следующему: если вы хотите узнать у него что-нибудь о России, если вы горите желанием понять, почему позорные немцы провалились со своим «блицем», если вас интересуют «идеи» и «вопросы», держитесь подальше от Гоголя… Подальше, подальше. Ему нечего вам сказать… Его произведения, как и все великие достижения литературы, это феномен языка, а не идей» и т. п.
Вот мы и добрались до сути: феномен языка, а не идей. Действительно, проблема Набокова - это прежде всего проблема языка. Языка, оторванного от жизни и пытающегося колдовским усилием эту жизнь заместить. Ее можно бы считать трагической, если бы не набоковское желание объявить свое состояние настоящей, лучшей, высшей литературой - по отношению к навозокопателям жизни. Отсюда и неудержимая тяга к нему всего выморочного. В описании поверхности предметов, в натюрморте (буквально: мертвая, т. е. убитая природа) Набоков нашел себя. Здесь он достиг виртуозности энтомолога, осторожно прикрепляющего насекомых в великолепные коллекции, не повредив ни одно крылышко, ни одну пылинку цветной пыльцы. «Я охотился на бабочек в различных странах и костюмах,- говорил писатель,- как красивый мальчик в гольфах и матросской фуражке; как бедный космополит без родины в фланелевых брюках и с беретом на голове; как толстый старый мужчина без шляпы и в коротких штанах». В «Других берегах», вспоминая свое раннее увлечение энтомологией, Набоков недаром обмолвился, что таким образом еще мальчиком он «находил в природе то сложное и «бесполезное», которого… позже искал в другом восхитительном обмане - в искусстве».
В сущности, оба суждения - вариации, заимствованные у философа В. Розанова (см., например, его «Три этюда о Гоголе», приложение к «Леген-о Великом Инквизиторе», 1906). Забыто, однако, что в жизни эти «крылышки» непрерывно появляются, меняются, растут и отцветают в непредсказуемом движении и загораются в общении совсем неожиданными красками, и краски-то» эти важны лишь тем, что и для чего они в эти мгновения выражают и т. п. И когда, скажем, Набоков восхищается стихами Бунина о бабочке, опять-таки нам предлагается ее самодовлеющее описание и в расчет не берется самое главное, в данном случае - протест поэта против неизбежного ухода из жизни, что и придает трагедийный отсвет стереоскопической картинке «Настанет день - исчезну я…»:
- И так же будет залетать
- Цветная бабочка в шелку,
- Порхать, шуршать и трепетать
- По голубому потолку…
Всего этого Набоков знать принципиально не желал. Истоки своего творчества он не без основания усматривает в «легких, но неизлечимых галлюцинациях» и «цветном слухе». «Цветное ощущение,- размышляет Набоков в «Других берегах»,- создается, по-моему, осязательным, губным, чуть ли не вкусовым путем. Чтобы основательно определить окраску буквы, я должен, букву пересмаковать, дать ей набухнуть и излучиться во рту, пока воображаю ее зрительный узор». Так элегантно обосновывается внеземляное, гидропонное существование его восхитительных словесных растений, во главу угла ставится безусловное эстетство.
Его метод - мистификация, игра, мнимые галлюцинации, «цветное» ощущение, пародии (кого только не пародировал он в своих сочинениях: Стерна, Гюго, Эдгара По, Фрейда, Некрасова, Чернышевского, Маяковского, собратьев-эмигрантов и т. д.), словесные кроссворды, замечу, что ему же принадлежит изобретение слова «крестословица», что, конечно, лучше кальки с английского - «кроссворд». Наконец, уже в обобщении, цитируя самого Набокова, метод этот - в «решении литературной теоремы». Примером могут служить многие, виртуозно построенные рассказы, хотя бы такой, как, например, «Круг» (1936), начинающийся фразой «Во-вторых…» и кончающийся словами «Во-первых…». Это его имел в виду Бунин, когда темпераментно, даже раздраженно нападал на новации модернизма: «Иногда я думаю, не сочинить ли какую-нибудь чепуху, чтобы ничего понять нельзя было, чтобы начало было в конце, а конец в начале. Знаете, как теперь пишут… Уверяю вас, что большинство наших критиков пришло бы в полнейший восторг, а в журнальных статьях было бы сочувственно указано, что «Бунин ищет новых путей». Уж что-что, а без «новых путей» не обошлось бы! За «новые пути» я вам ручаюсь».
Эти «новые пути» у Набокова означали хитроумное сюжето-строительство, заданность тонкой шахматной композиции, подавляя первородные впечатления. Трудно поэтому не согласиться с одним из зарубежных критиков, сказавших о Набокове: «Он кажется прообразом грядущих авторов будущей «космополитической культуры». И нашим утешением остается мысль, что во многих отношениях Сирин увлекательнее Набокова, ибо у Сирина есть непосредственность поиска и удачи при «открытии литературных Америк», а у Набокова довлеет сверхматематнческий расчет, «алгебра великолепной техники». Действительно, «ранний» Набоков (т. е. Сирин), например «Машенька» или «Защита Лужина», неся в себе все предпосылки, которые разрушительно развились впоследствии (вместе с обретением технического совершенства), всего «теплее» и жизненнее.
Хорошее сочинение? Тогда в закладки - » Феномен языка, а не идей в творчестве Набокова . Это нужно, ведь не потеряешь!
Содержание интересных новостей
Новые сочинения: