Роль драматургии Петрушевской в развитии русской литературы
Славкиным, В. Мережко, Л. Разумовской - писательница продолжает развитие принципов театра А. Вампилова, сумевшего на уровне быта отразить драму социального застоя. В ее пьесах, как и в произведениях А. Вампилова, при отсутствии прямой назидательности, морализаторства, при наличии нескольких точек зрения на происходящее, сильны элементы остраненности, символики. Так, на первый взгляд “бытовая” пьеса “Уроки музыки” неожиданно заканчивается высвечивающимися над сценой гигантскими качелями, на которых “медленно и печально возносятся” Нина и Надя с детьми на руках. Движение качелей набирает ход, невозможно пройти среди их беспорядочного метания. Отец Николая становится на четвереньки и ползет на кухню. Сам Николай “все глубже уходит с головой в кресло и застывает почти в горизонтальном положении, задрав ноги кверху, чтобы отталкивать налетающие качели”.
Петрушевская поднимает требования к современному человеку до высоты философского обобщения. Пьеса названа “Уроки музыки”. Какая же музыка звучит в пьесе? Бездарно и претенциозно поет романс “Лишь только вечер опустится синий…” отец Николая; включив на полную мощность радио, “топчутся на месте”, “прижавшись друг к другу”, под “Адажио” из “Лебединого озера” Чайковского и “Танец с саблями” Хачатуряна Николай с Надей; одним пальцем на пианино натренькивает Надя вечного “Чижика” (некоторые режиссеры делают его музыкальным фоном всего спектакля). Когда-то в детстве учился в музыкальной школе сам Николай, но, похоже, он испытывает к музыке такое же отвращение, что и к детям (”До чего не люблю детей, терпеть не могу. Тошно смотреть” и “Я даже в армии скрывал, что знаю ноты”). А может, он мало чему научился в музыкальной школе? Ведь бросил, а то бы “справку имел”. Так и по жизни идет, не слыша других, не умея понять чужой боли. Под стать ему и другие герои. Это пьеса, как и все произведения Петрушевской, об ужасающей немузыкальности, разобщенности людей, о том, как трудны эти уроки постижения другого человека - уроки музыки, уроки гармонии человеческого общежития.
Во многих произведениях Петрушевской авторская позиция реализуется именно в названии. В театральный сезон 1988-1989 гг. на сцене старого здания МХАТа прошла ее пьеса “Московский хор”, посвященная теме реабилитации после XX съезда партии безвинно репрессированных, теме, вызывавшей в то время неизменный интерес зрителей. Репетиции Московского хора - лейтмотив спектакля. В результате создается ощущение, что само сценическое повествование перерастает в звучание огромного многоголосого хора, в котором сливаются биографии многих семей. Здесь и древние старухи, пережившие своих стариков, и бывшие дети осужденных, хлебнувшие горечь насильственных ссылок. Их голоса вплетаются в скорбно-величественную мелодию Баха.
А вот еще одна пьеса - “Три девушки в голубом” (1980). В ней житейская история притязаний молодых женщин на долю дачного дома и участка, а также недолгого увлечения одной из героинь женатым мужчиной, ради которого она на некоторое время бросает и больную мать, и больного ребенка, позволяет зрителю и читателю увидеть в тех, о ком она поведана, не только глубинную суть, но и нечто романтичное. “Три девушки в голубом” - словно название прекрасной картины на фоне пейзажа. Возможны и ассоциации с чеховскими “Тремя сестрами”, где звучит та же тема нереализовавшейся мечты. В каждой своей пьесе Петрушевская пытается поднять своих героев над обыденностью и никогда не теряет веры в человека. Повествуя о прозе жизни, она порождает в душе зрителя и читателя потребность в поэзии.
Пьесы Петрушевской густо заселены героями как сценическими, так и внесценическими. Однако у нее есть и пьесы-диалоги (”Стакан воды”, 1978; “Изолированный бокс”, 1988), и пьеса-монолог (”Песни XXвека”), давшая название сборнику ее драматургии (1988). Увлечение театром, ориентация на создание иллюзии “магнитофонного” стиля письма обусловили и особенность прозаических произведений писательницы. Повествование в них препоручается рассказчицам. Проза Петрушевской носит исповедальный характер: “Может быть, в написанном есть какое-то зерно спасения: ты уже сообщил, ты уже обратился к людям. Ведь люди почему друг другу рассказывают? Чтобы от этой тяжести избавиться”. Образ рассказчицы - это своего рода авторская маска. Иногда она довольно прозрачна, так что голоса той неназванной женщины, что ведет повествование, и автора сливаются (”Слова”, “Через поля”, “По дороге бога Эроса”). В других случаях позиция автора отличается от позиции рассказчицы (”Скрипка”, “Слабые кости”, “Поэзия в жизни”). Образ рассказчицы может исследоваться как перевоплощение чужой судьбы (”Время ночь”) или определенного типа сознания (”Песни восточных славян”). В соответствии с творческой задачей Петрушевская привносит в названия циклов своих рассказов характерный оттенок. В первую очередь ею дается установка на восприятие устного рассказывания. Так, рассказы из сборника “Бессмертная любовь” она поделила на две части: “Истории”, подчеркивая не литературное, не выдуманное, а якобы житейское, достоверное их происхождение, - в них рассказчица является посторонним, отстранившимся от описываемых событий лицом, и “Монологи”, где повествование идет от первого лица. Иногда сюда помещаются те же житейские истории, но воспроизведенные от третьего лица, видимо, особенно потрясшие или возмутившие душу как повествовательницы, так и автора. Естественно, что сюжеты поведанных житейских историй и женских монологов в этих циклах имеют особое строение, передающее характер часто взволнованной, нередко алогичной женской речи, перескакивающей с одного события на другое. Вряд ли Петрушевская специально конструирует свою фразу, особым образом расставляет слова. Кажется, что она, постоянно слыша устную речь людей толпы, просто следует за нею. Во фразе Петрушевской, как в женском разговоре, где его участницы стремятся высказаться сразу решительно обо всем, перемешивается главное, адекватное самому течению жизни, и второстепенное, внешне необязательное, случайное. “Я человек жесткий, жестокий, всегда с улыбкой на полных румяных губах, всегда ко всем с насмешкой. Например, мы сидим у Мариши. У Мариши по пятницам сбор гостей, все приходят как один, а кто не приходит, то того, значит, либо не пускают домашние или домашние обстоятельства, либо просто не пускают сюда, к Марише, сама же Мариша или все разъяренное общество: как не пускали долгое время Андрея, который в пьяном виде заехал в глаз нашему Сержу, а Серж у нас неприкосновенность, он наша гордость и величина, он, например, давно вычислил принцип полета летающих тарелок. Вычислил тут же на обороте тетради для рисования, в которой рисует его гениальная дочь”, - говорит главная героиня - повествовательница в рассказе “Свой круг” (1988). Фраза у Петрушевской, как правило, перенасыщена и перенаселена: тут и “я”, и Мариша, и Андрей, и Серж плюс его гениальная дочь, тут сталкивается настоящее и будущее время, тесно друг с другом соседствуют однокоренные слова, навязчиво звучат повторы. Автор воспроизводит стихию устной речи с присущими ей неправильностями. Косноязычие рассказчицы не всегда происходит из-за безграмотности или недостатка образованности, но, видимо, и от скороговорки, и от привычки не придавать большого значения грамотному оформлению своей устной речи: “Я иногда ходила в хозяйский дом смотреть телевизор и видела их простой, неприхотливый народный быт: что тетя Сима глава в доме, Владик любимый сын, Зина старшая дочь, а Иришка внученька, а дядя Гриша тихий человек, который дай да подай, да не ходи по мытому полу, - тихий человек, слесарь на заводе, пятьдесят пять лет” (”Дядя Гриша”).
Читательскому воображению представляется выразительный образ рассказчицы. Это, по внешним признакам, как правило, женщина средних лет, хорошо знающая быт и нравы различных НИИ, волнуемая типично женскими проблемами и оттого с большим интересом присматривающаяся к поступкам, проявлению характера, судьбам представительниц своего пола, оказавшихся рядом - в больничной палате, в доме отдыха, в дальней поездке или просто живущих по соседству.
Когда же повествование ведется от имени поэтессы, как в повести “Время ночь” (1992), где автор прибегает к давно известному в литературе приему якобы обнаруженной чужой рукописи, фраза, часто оставаясь по-прежнему по-женски многословной, “перенаселенной”, воронкообразной, порой приобретает риторическое звучание: “Ах, друзья мои, и в старческом теле мерцает огонь ума!”, “О ненависть тещи, ты ревность и ничто другое”, “Матери, о матери. Святое слово, а сказать потому нечего ни вам ребенку, ни ребенку вам. Будешь любить - будут терзать. Не будешь любить - так и так покинут. Ах и ох”. А длинные записи, сделанные героиней на телеграфных бланках, как и положено в телеграммах, порой без точек, без запятых, звучат трагическим посланием в никуда.
Страницы : 1 2
Хорошее сочинение? Тогда в закладки - » Роль драматургии Петрушевской в развитии русской литературы . Это нужно, ведь не потеряешь!
Содержание интересных новостей
Новые сочинения: