Хронологические материалы по изучению творчества «новокрестьянских» поэтов
Хронологически момент появления «новокрестьянских» поэтов очень точно уловил и зафиксировал в своих воспоминаниях о С. Есенине С. Городецкий, который отмечал: «Когда пришел Есенин, в нашем кругу был уже пережит акмеизм, пытавшийся, хотя и бессознательно, внести материалистическую поправку в символизм. Вместе с поэтами деревни нахлынула новая волна мистической легенды. И - чем литература не шутит - может быть, мы бессознательно любили в Есенине и Клычкове то, от чего сознательно теоретически уже отреклись…». Это признание удивительно обнажает генетическую связь акмеизма с символизмом! Борясь с символизмом, «преодолевая» символизм, акмеисты так и не смогли отказаться от иррационального, мистического смысла поэзии. «Новокрестьянские» поэты, «вдруг» появившиеся в петербургских салонах и изданиях, несли в своем творчестве «новую волну» мистики, уходящей корнями в древние славянские мифы, в библейские и фольклорные легенды. Этой стороной своего творчества они были близки символизму. И именно эта особенность их поэзии «бессознательно», как считает С. Городецкий, завораживала акмеистов, хотя они от нее «сознательно теоретически уже отреклись».
Но и то, что искали в поэзии акмеисты («звучащий и красочный, имеющий форму, вес и время» вещный мир), с избытком было представлено в стихах крестьянских поэтов, отличавшихся и жизненным «адамизмом» с его культом естественно-биологического природного начала, и «кларизмом» (от лат.- ясный) с его установкой на чувственную пластически-вещную ясность художественного образа и поэтического языка и «возвратом» к земле, к материальному, предметному миру, к поэтизации реалий крестьянского быта и мировидения, лишенных того эстетства и поэтического аристократизма, которые были свойственны символизму.
Видимо, как раз избыток эстетства и поэтического аристократизма у акмеистов и имел в виду А. Блок, когда сожалел: «Если б они все развязали себе руки, стали хоть на минуту корявыми, неотесанными…», или, другими словами,- естественными, раскованными в чувствах, Это была извечная (вряд ли справедливая) тоска интеллигента об «опрощении». Именно этого не хватало акмеистам, художественная практика которых намного отставала от их же теоретических установок, именно поэтому до конца «не вписывалась» в лоно акмеизма Анна Ахматова, обладавшая внутренней свободой и раскованностью чувств, раньше и глубже других преодолевшая декадентский эстетизм и эзотеризм символизма.
Что касается творчества «новокрестьянских» поэтов, то их, казалось бы, поначалу неэстетическая «корявость, неотесанность» благодаря встрече с русским модерном конца XIX - начала XX в. стала постепенно обретать все признаки и качества подлинной поэзии и эстетики, причем, не теряя своей естественности. Поэтому некоторые исследователи даже склонны утверждать, что именно «новокрестьянская» поэзия, как и поэзия Анны Ахматовой, стали главным плодом акмеистических исканий. Конечно, на самом деле все было сложнее. Нельзя зачеркнуть открытия О. Мандельштама, М. Зеневича, Н. Гумилева, С. Городецкого, М. Кузмина Но несомненно, что «новокрестьянские» поэты, чье творчество оказалось тесно связанным с идейными и стилистическими исканиями «новой русской поэзии» XX в., внесли свой неповторимый вклад в сокровищницу «серебряного века».Н. А. Клюев
Начало «новокрестьянской» поэзии положил Николай Алексеевич Клюев как более зрелый по годам и по художественному опыту поэт. В 1911 г. вышла его первая книга стихов «Сосен перезвон» (1911), замеченная символистами и критикой. В. Брюсов в предисловии к сборнику сравнивал стихи, помещенные в нем, с диким лесом, что разросся «как попало по полянам, по склонам, по оврагам. Ничего в нем не предусмотрено, не предрешено заранее, на каждом шагу неожиданности - то причудливый пень, то давно повалившийся, обросший мхом ствол, то случайная луговина,- но в нем есть сила и прелесть свободной жизни… Поэзия Клюева похожа на этот дикий свободный лес, не знающий никаких «планов», никаких «правил». Здесь, как видим, присутствовало то, о чем говорилось в блоковском пожелании акмеистам («Если б они все развязали себе рукил стали хоть на минуту корявыми, неотесанными…»).
Поэзия младшего современника Н. Клюева Сергея Антоновича Клычкова отличается «простотой поэтической ФОРМЫ, незамысловатостью сюжета, прозрачностью содержания». Она часто напоминает сказочные сюжеты, календарные обрядовые песни и стихи с их высоким идеалом красоты, опирающимся на красоту природы.
- Дикий, хмурый в дымной хате
- Я один как в сказке, рос,
- За окном стояли рати
- Старых сосен и берез.
Так начинается стихотворение «Детство» из сборника поэта «Потаенный сад» (1913), доброжелательно встреченного критикой тех лет. Она единодушно признала в поэте певца деревенской Руси. «Его песни, подслушанные на родине,- писал В. Львов-Рогачевский,- отличались свежестью слова и настроения: в них жила какая-то удивительная по своей самобытности «намекающая неясность символов». Эта снеясность символов» заиграла, заискрилась в его поэзии благодаря просвечиванию крестьянского мира сквозь мифологические и сказочные образы русского фольклора. Поэтому так часты в «Потаенном саде» образы «царевны» и «царевича», «колдуна» и «Садко», «русалок» и «лешего» и многих других. Одним из характернейших стихотворений С. Клычкова является его «Леший», в котором можно встретить и мифологический образ самого «лешего», и «экзотизмы» («Он сидит нога на ногу // Да молсет осоку…) и поэтически-метафорические образы, какие мы привыкли встречать лишь у С. Есенина:
- А в тумане над лугами
- Сбилось стадо в кучу,
- И бычок бодает тучу
- Красными рогами.
В то же время вместе с другими «новокрестьянскими» поэтами он после революции оказался на трагическом распутье новой советской истории, не только обнажившей патриархальную отсталость деревенской жизни и лишившей ее прежней уравновешенности и умиротворенности, НО И прогрохотавшей «железным конем» нового миропорядка ПО доверчивым душам крестьян, перечеркнув вместе с тем и художественно-исторические перспективы оригинальной крестьянской поэзии.