| Сочинения по литературе | Украинская литература | Сочинения на свободную тему | Рубрики сочинений |



Изложение сюжета романа Трифонова “Старик”

Написанию романа “Старик” предшествовали глубокое и всестороннее историческое исследование проблемы, работа в архивах и библиотеках, встречи и беседы с очевидцами и участниками событий.  Трифонов вновь, спустя более 10 лет после “Отблеска костра”, обращается к событиям революции и гражданской войны. Жестокая правда о происходившем тогда кажется откровением и сегодня, когда многое стало известно. Озлобление, зависть, месть и ненависть, едва прикрытые рассуждениями о классовой борьбе, определяют поведение героев романа - “пламенных революционеров” Шигонцева, Бычина, Браславского.  Символ костра (”Отблеск костра”), соединяясь с символом исторического потока, реки времени, безжалостно уносящей все в своем течении (”Нетерпение”, “Время и место”), превращается в романе “Старик” в образ огненной лавы, кровавой пеной застилающей  глаза: “Свиреп год, свиреп час над Россией… Вулканической лавой течет, затопляя, погребая огнем, свирепое время”.

Судьба комкора Мигулина становится средоточием романного конфликта. В этом образе слились воедино две биографии, черты двух незаурядных личностей. Прототипы Мигулина - Миронов и Дыбенко, герои гражданской войны - заинтересовали Трифонова еще во время работы над “Отблеском костра” своим ярким полководческим талантом, прирожденным лидерством, своеобразным и неповторимым обаянием.  Судьбы людей этого типа волновали писателя не только потому, что необходимо восстановить нарушенную историческую справедливость. Думается, что его по-прежнему не оставляло в покое случившееся с отцом. Трагедия недоверия и роковой зависти повторилась на новом витке спирали в массовых масштабах. Трифонов, первоначально искавший причины гибели отца в личности Сталина, теперь смотрит глубже.  Основы революционной морали и ее юридические “принципы” закладывались задолго до трагических событий 1930-х годов. До суда над Мигулиным появляется обличительная статья о его измене. “Заранее отрепетированный спектакль” вызывает отчаянный протест Шуры Данилова, в котором угадываются черты В. Трифонова: “…Нельзя до суда писать: “Теперь совершенно ясно…” Все суды мира устраиваются, чтобы установить ясность…”

Роман начинается текстом письма, которое получает Летунов от Аси, случайно прочитавшей его статью о Мигулине. Много лет не оставляет Летунова вопрос, почему в августе 1919 г. Мигулин вопреки приказу выступил навстречу Деникину, прорвавшему фронт. Его мучает невольный упрек Аси в том, что он тогда, как и все, верил в предательство Мигулина.  Лирическую окраску придает повествованию история страстной, неистовой любви Аси к Мигулину. Мигулина мы видим глазами с детства влюбленного в его жену Асю Павлика Летунова, в старости Павла Евграфовича. Объективное повествование от автора перебивается взволнованным монологом углубившегося в воспоминания старика, которого Трифонов оставляет один на один с прошлым, с совестью. Все события окрашены глубоко пристрастным, живым восприятием героя.  Отрывочные воспоминания Летунова постепенно складываются в общую картину. Собирая документы о Мигулине, работая в  архивах, пытаясь восстановить добрую память казачьего командира, он хочет преодолеть смутное чувство вины.

Стремление восстановить истину становится глубокой потребностью души. “А ведь только для того, может быть, и продлены дни, для того и спасен, чтобы из черепков собрать, как вазу, и вином наполнить, сладчайшим. Называется: истина”. В финале романа мысли аспиранта, пишущего о Мигулине диссертацию, мгновенно проясняют поток воспоминаний старика Летунова: “Истина в том, что добрейший Павел Евграфович в двадцать первом на вопрос следователя, допускает ли он возможность участия Мигулина в контрреволюционном восстании, ответил искренне: “Допускаю”, но, конечно, забыл об этом…”  Нравственная слепота, равнодушие к историческому опыту приводят к тяжелейшим последствиям. Весной 1919 г. в. ответ на красный террор и “расказачивание” поднимается кровавое восстание казачьих станиц.

История казачества, помнить о которой в отчаянии призывает учитель Слабосердов, пытаясь спасти сыновей от террора и предотвратить неминуемое восстание, тоже уходит в глубь веков. Именно там причины событий, разворачивающихся теперь.  Поведение комиссаров, проводящих в жизнь директиву о “расказачивании”, потрясает человека, способного предвидеть события. Шура Данилов восклицает: “Почему же вы не видите, проклятые дураки, того, что будет завтра?” В горячечном бреду он без конца повторяет фамилию Слабосердова, умоляя не убивать старика.  Спустя много лет с ужасом читает об этом Павел Евграфович Летунов, с ужасом вспоминает ссылки Шигонцева на эпоху Великой французской революции: “Не надо бояться крови! Молоко служит пропитанием для детей, а кровь есть пища для детей свободы, говорил депутат Жюльен”, - и слова Браславского: “По этому хутору я пройду Карфагеном”.

Равнодушие к истории, к старости человеческой, недопонимание, духовная незрелость - вот что тревожит Трифонова в современниках. “Леса горят за Москвой. Торф горит. Как в летописи: и бысть в то лето сушь великая…” - рассуждает сын Летунова Руслан. Однако живая история - старик с его богатейшей памятью, кипами документов и жадным, молодым интересом к прошлому - вызывает скрытое раздражение и насмешки.

В повествовании одновременно существуют несколько временных слоев. Вспоминающий о своем революционном прошлом  старик живет как бы двойной жизнью: настоящей, которая протекала во времена его молодости, и призрачной, которая протекает сейчас; время от времени он вынужден возвращаться к заботам и конфликтам насущного дня, к спорам и неудачам детей.  Неожиданное, иногда обескураживающее переключение с одного временного пласта на другой, столкновение бесконечно далеких друг от друга событий наводит на мысль о том, что все укоренено в прошлом: и неудачи сына, и сегодняшняя мучительная для старика необходимость разговаривать с Приходько о дачном домике Аграфены, умершей и не оставивший наследников.  Лето 1972 г. - настоящее время романа, отмеченно пристальным вниманием Трифонова в “Доме на набережной” и “Нетерпении”. В романе “Старик” небывало жаркое лето с горящими в Подмосковье лесами и торфяными болотами обретает черты конца света. В сознании Павла Евграфовича Летунова невыносимая жара и духота вызывают воспоминания о горящих Сальских степях 1921 г., о молодости, пылающей в огне гражданской войны, о революционном апокалипсисе, в котором помнятся ему странные и поразительные слова помешанного от горя семинариста: “Ты пойми, имя сей звезде - полынь…. И вода стала, как полынь, и люди помирают от горечи…”

 Тема сталинского террора входит в роман с образом Сани Изварина. Детское восприятие трагедии одной семьи соединяется с символическим образом гибели, исчезновения людей в дачном поселке “Буревестник”: “Это было гиблое место… Несмотря на все его прелести. Потому что тут странным образом гибли люди: некоторые тонули в реке во время ночных купаний, других сражала внезапная болезнь, а кое-кто сводил счеты с жизнью на чердаках своих дач”. Образ песчаного берега, обваливающегося в реку “с тихим шумом и вдруг”, заставляет вспомнить евангельское: “Кто построил дом свой на песке…” Непрочность и беззащитность детского дачного рая в художественном мире Трифонова сродни внешне незыблемому, но внутренне подверженному тысяче смертей Дому на набережной.

В романе “Старик” дачный поселок гибнет в буквальном смысле: на месте дач будет построен пансионат. Так - ничем - завершается соперничество претендентов на домик Аграфены (когда-то дом Извариных), стоившее стольких душевных сил и энергии героям романа.  В каждом из произведений Трифонова так или иначе затрагиваются следующие временные пласты: революция и гражданская война, сталинский террор 1930-х годов; военная Москва 1941 г.; 1940- 1950-е годы, в атмосфере которых прошла молодость писателя; современность - 1960- 1970-е годы.  Время протекает сквозь частную жизнь, разламывая ее. Люди с трудом преодолевают (если могут преодолеть) эти разломы: мать Антипова и сестра Люда, Киянов и Тетерин, Антипов и Таня. Разделены непониманием даже “двойники” - Антипов и “я”. И все же страдание и сострадание становится стержнем человеческой жизни и литературы. В финале романа все образы, судьбы и истории сливаются в судьбу целого поколения: “Москва окружает нас, как лес. Мы пересекли его. Все остальное не имеет значения”.

 


Хорошее сочинение? Тогда в закладки - » Изложение сюжета романа Трифонова “Старик” . Это нужно, ведь не потеряешь!

Содержание интересных новостей


Новые сочинения:

Сайт создан в системе uCoz